К этому моменту прибыл пчелиный знаток Емельяныч.
— Пчелу я понимаю, — говорил знаток, вылезая из машины. — И она понимает меня.
— Так точно, папаша, — подтверждал старшина Тараканов, помогая старичку выгружаться.
С сомнением оглядев Васю и Болдырева, знаток сказал:
— Кто пчелу не понимает, того и она не поймёт.
Емельяныч действительно пчелу понимал. Он надел на голову чёрный пчелонепроницаемый колпак, отчасти похожий на чайник. В руки взял небольшую леечку. В ней тлели угли, и вместо воды из кончика носа выливался дым.
Облив пчелу дымом, Емельяныч стал вскрывать ульи. Тараканов помогал ему издали взглядом, а Вася и Болдырев глядели на всё это через закрытое окно. Пчёлы крутились вокруг Емельяныча, но не трогали. Правда, одна, особо злая, укусила Тараканова в кокарду.
В четырёх ульях Емельяныч ничего не нашёл, кроме пчёл и мёда, а вот в пятом улье пчёл не было. Емельяныч вынул из него одиннадцать фотоаппаратов «Зенит», четыре транзисторных радиоприёмника «Горизонт», двадцать ручных часов «Кругозор» и сто сорок девять золотых колец, надетых на палочку. Причём палочка оказалась из чистого серебра. После этого Емельяныч вынул и деньги, завёрнутые в «Вечернюю Москву» от 17 июня.
— Я пчелу понимаю, — толковал Емельяныч, когда все уже ехали обратно.
Вася и Болдырев молчали, с уважением слушая, как понимает Емельяныч пчелу.
— Понимайте пчелу, молодой человек! — приставал знаток к Васе. — И она вас поймёт.
— Ладно, папаша, — успокаивал его Вася. — Я постараюсь понять.
Потом Емельяныч прицепился к Болдыреву. Он задал ему вопрос: понимает ли пчёл милиция?
— Милиция всё понимает, — отвечал Болдырев. — Не только пчёл, но даже кузнечиков или божьих коровок.
— Кузнечики ваши — чепуха! — горячился Емельяныч. — Они мёду не дают!
— Зато стрекочут красиво, — застенчиво сказал Тараканов.
Эти слова так раскипятили старого знатока, что он стал прямо накидываться на старшину, чуть ли не хватая его за портупею.
— Прибавь ходу! — сказал Болдырев шофёру.
Разбрызгивая лужи, газик промчался по кармановским улицам и остановился у маленького дома, чем-то похожего на улей.
Болдырев хотел уже прощаться, но упорный Емельяныч схватил его под руку и потащил в сад.
— Так просто вы от меня не отделаетесь! — сказал он.
Всюду — под яблонями, на огороде, на крыше, на террасе, на чердаке — стояли ульи.
Собачья конура у крыльца тоже была похожа на улей. Казалось, Емельяныч держит в ней специальную дрессированную пчелу.
И действительно, как только все вошли в сад, из конуры выскочила маленькая чёрно-рыжая собачка и принялась не то лаять, не то жужжать.
— На место, Шмель! — крикнул Емельяныч.
Он усадил всех за берёзовый стол, врытый в землю между ульями, и быстро раскочегарил самоварчик. Потом достал чашки и стаканы, разлил чай и выставил на стол блюдо с мёдом.
И, глядя на этот мёд и самоварчик, старшина Тараканов даже сказал стыдливо:
— Пчела пчеле — рознь. Она, как и человек, своё понимание имеет.