«Устал как собака, — думал Вася, выходя из милиции, — и не выспался».
В милицейском палисаднике и на улице, за забором, было пусто. Только одинокий кармановский гусь бродил среди луж.
Поглядев на гуся, Вася так зевнул, что у него всё в глазах перевернулось, а когда всё снова установилось, гусь уже мчался, гогоча, по лужам, а вслед за ним — рыжая рычащая фигура с обрывком верёвки на шее.
Загнав гуся под милицейский мотоцикл, фигура эта направилась к Васе и улеглась у его ног, хлопая хвостом по одуванчикам.
— Привет! Кого я вижу!
Матрос повалился на бок, и Васе пришлось почесать ему живот. Он почёсывал его, разглядывая обрывок верёвки.
— Блохи? — послышалось за спиною. Капитан Болдырев вышел на крыльцо и разглядывал Матроса.
— Да нет, — сказал Вася, — собаки любят, когда им брюхо чешут.
— Да? — удивился капитан. Он хмыкнул, присел на корточки и тоже стал почёсывать Матроса.
— Да, — подтвердил Вася, — а я вот ни за что не дал бы себе брюхо чесать.
Матрос совсем, видно, обалдел от счастья, от того, что его чешут сразу два человека.
Старшина Тараканов строго смотрел на всё это дело в окно.
— Видите верёвку? — спросил Вася капитана. — Я её на Матроса не цеплял. Видно, Курочкин снова его приманил, когда я в милиции сидел, и посадил на верёвку. А Матрос её перегрыз и ко мне вернулся. Кому же приятно свинью изображать?
— М-да… — сказал Болдырев. — Значит, Матрос порвал с преступным миром. Решил начать новую жизнь. Это неплохо. А всё-таки надо бы его судить да ещё и посадить годика на три.
— Ну нет, — сказал Вася, — Матрос — честный пёс. Это Курочкин виноват.
— А зачем он хрюкал? Собака лаять должна. Наверно, он тренированный.
— Да не хрюкал он, — сказал Вася. — Он молчал и вроде скулил, а мне казалось — похрюкивает.
— Лаять надо было, — строго сказал капитан.
— Его мешок оглоушивает, — пояснил Вася. — Сунешь его в мешок — он и замолкает.
— Ну может быть, и так, — добродушно сказал капитан, — а всё же надо бы попробовать.
— Чего попробовать? — не понял Вася.
— Попробовать… не наведёт ли он нас на след. Курочкинский.
