Возле дома номер семь гражданин Никифоров приостановился.
Он закинул на плечо сельскохозяйственные грабли, которые обычно носил с собой, и оглядел толпу, собравшуюся у ворот. Толпа эта увлекала, притягивала к себе. В ней были мужчины и женщины, которые шептались и выкрикивали.
Если б это была молчаливая мужская толпа, гражданин Никифоров ни секунды бы не задержался, а тут захотелось затесаться в толпу, пошептаться с кем-нибудь, крикнуть свое.
Гражданин затесался с краешку, и сразу же какой-то небритый шепнул ему на ухо:
— И что ж, их прямо в рясе повели?
— Не знаю, — вздрогнул гражданин. Его напугали эти неприятные слова. Слова «ряса» он недопонял, а что такое «повели», сразу догадался.
— Ага, в рясе, — громко сказал верзила без шляпы. — Идут рядышком пять монахов, а руки цепями скованы.
— Вывели из подворотни и — в желтый фургон.
— Чего ты болтаешь! Какой фургон! У них денег полный чемодан!
— Да разве вы не слыхали? В Перловке монахи черные объявились, три мешка золота унесли.
— Какие монахи! Какое золото! У нас монахи только у Кренделя, а у него их всех сперли.
— Кого?
— Монахов! Сперли и в корзинке унесли!
— Да разве они залезут в корзинку?
— Тьфу! — плюнул гражданин Никифоров и подумал про себя: «Не надо было мне сюда затесываться. Тут можно в историю влипнуть». Он сделал шажок в сторону и наткнулся на старушку, пристально его разглядывающую.
— А ну-ка постой, голубок, — сказала старушка, плечом загораживая дорогу. — А не ты ли лазил в буфет? Зачем ты бледнеешь?
Смертельно тут побледнел гражданин Никифоров и побежал со всех ног.