На следующий вечер отец вызвал машину, и мать с дядей Мишей повезли Сашку и Машу на вокзал.
Как только поезд двинулся и в окне последний раз мелькнул белый платочек матери, дядя Миша принялся рассказывать детям всякие смешные истории. Но огорчённые расставанием, нарёванные дети совсем его не слушали.
Тогда он поспешил устроить им постели на полках. Сашка и Маша забрались под одеяла с головой. Они так устали за день, что сейчас же заснули.
Ночью на одной из остановок машинист неосторожно взял с места, Сашку сильно тряхнуло, он открыл глаза.
Тьма-тьмущая.
Сашка откинул одеяло с головы.
В проходе горит тусклая электрическая лампочка без абажура. Кругом спят незнакомые люди, некоторые громко, с присвистом храпят.
Сашке стало так неуютно.
Он тихонечко отодвинул занавеску на окне.
Там, за окном, холодно светит в чистом небе луна. Мелькают телеграфные столбы, проползают за ними белые, с чёрными проталинами поля, медленно крутятся перелески.
Всё чужое, незнакомое. И нет рядом матери.
Сашка повернулся, глянул вниз — на дядю Мишу.
Дядя Миша не спал. Он сидел, облокотившись на оконный столик, и о чём-то думал.
Сашка хотел уж окликнуть его, спросить что-нибудь, но тут забормотала во сне и всхлипнула на своей полке Маша.
Дядя Миша быстро поднялся — большой, лохматый, грузный, — и Сашке вдруг стало страшно: он вспомнил, как тогда дядя Миша сразу превратился в медведя — (людоеда). Может быть, он и взаправду шатун?
Дядя Миша протянул свою толстую волосатую лапищу к Маше.
Сашка замер: сейчас схватит Машу и потащит себе в пасть!
Но страшная лапища очень осторожно, очень заботливо погладила мягкие Машины волосы, точно Маша была не девочка, а какая-нибудь бабочка, с которой так легко стереть нежную пыльцу.
«Дядя Миша очень, очень добрый человек», — вспомнил Сашка слова матери.
Сашке стало вдруг хорошо и уютно.
Он опять натянул на себя одеяло — и сразу заснул.
А на заре детей разбудил дядя Миша.
— Вставайте, вставайте, — гремел он. — Вылезайте из своих норок! Скоро приедем.
Только успели Сашка и Маша умыться, закусить напечёнными для них матерью вкусными подорожничками и уложить вещи, как поезд подкатил к маленькой деревянной станции.
Их встретил румяный парень с бляхой на груди. Оказалось, это тот самый лесник Ванюшка, который убежал от шатуна. Ванюшка весело поздоровался с детьми за руку, подхватил чемоданы, и все вместе пошли мимо станции к коновязи.
У коновязи стояла кучка колхозников, они о чём-то громко разговаривали и смеялись.
— Ну-ка, спецы! — подмигнул детям дядя Миша. — Догадайтесь, кто тут у меня в упряжке?
Колхозники расступились.
У коновязи была привязана обыкновенная толстенькая мохнатая деревенская лошадёнка, запряжённая в розвальни, а рядом с ней — высокий зверь с прямыми, как колышки, рогами. Зверь стоял спокойно, ничуть не пугался людей; он тоже был запряжён, только в городские удобные санки.
Сашка не мог сразу догадаться, что это за зверь, а Маша подумала и сказала:
— Молодой лось. Когда он будет старый, у него рога будут лопатами.
— Ишь ты! — удивился дядя Миша. — Верно, лось и есть. А видела ты когда-нибудь лося в упряжке?
— И что ж такого? — сказала Маша. — Мы у нас в зоопарке на северном олене катались, и на двугорбом верблюде, и на карлице лошадке — пони — катались.
— Вас, городских, видно, ничем не удивишь, — немножко обиженно сказал дядя Миша. — А только у меня-то лось не такой, как ваши звери — не клеточный.
— Я знаю, — сказал Сашка. — Ты его в тайге подстрелил. Он тебе и зубы вышиб.
Колхозники засмеялись, и дядя Миша тоже.
— Нет, паря, не этот! Который мне зубы вышиб, того давно уже на свете нет. А этого я в лесу нашел, у матки отбил ещё сосунком. Сам его из бутылочки выкормил. Этот меня не тронет.
Румяный Ванюшка увязал уже вещи на дровнях. Дядя Миша усадил ребят в сани, тепло укутал, сам взгромоздился на облучок и крикнул Ванюшке:
— Трогай!