Было уже совсем тепло.
Все было такое новенькое и яркое. Каждый одуванчик сиял в траве, как маленькое желтое солнышко.
Даже старые скамейки в сквере, подражая молодым весенним листочкам, стали снова ярко-зелеными, липкими и пахучими. Белые пышные облака были похожи на взбитые сливки. Казалось, что большая и добрая волшебница взбивает их в своей великанской миске, где-то совсем недалеко — может быть, просто на крыше одного из высоких домов в центре города.
А когда белые сливки поднимутся в миске высокой горой, волшебница подхватывает их огромной деревянной ложкой и осторожно, чтобы не осели и не раскапались, пускает их плыть по синему небу. И были эти облака несомненно сладкими на вкус, холодноватыми и плотными на ощупь.
О сладком, холодном и плотном Алеша думал, разумеется, потому, что держал в руках только что купленную порцию сливочного мороженого.
Алеша остановился на углу широкого тротуара и осторожно отогнул блестящую бумажку.
Вот оно сияет на солнце. Оно только немножко пожелтее облаков…
Нельзя же есть сразу, нужно сначала налюбоваться досыта… Но не слишком долго можно любоваться: тепло от руки проходит через тонкую бумажку, и мороженое начинает подтаивать снизу…
Алеша надкусил его — не зубами, а губами — и втянул в себя первый глоток. Об этой минуте Алеша мечтал с самого утра. И вот наконец эта минута наступила.
Блаженный холодок спускается в горло… все ниже и ниже и останавливается где-то недалеко от сердца.
Весна… молодая травка… ласковое солнце… ни одной тройки за всю неделю… спокойная совесть… сливочное мороженое… — это было настоящее счастье!
Вот уже отъедена половина… теперь, пожалуй, две трети… три четверти…
Наконец остался кусок, над которым Алеша задумался: разделить ли его еще на две части или, наоборот, роскошным образом глотать сразу? Потом можно будет еще облизать бумажку…
Алешу резко и неожиданно толкнули под локоть сзади.
Дрогнула рука, мороженое упало на тротуар. Высокий прохожий, толкнувший Алешу, обернулся слегка и, может быть, хотел что-то сказать… Но Алеша уже кричал ему злым голосом:
— Ослепли, что ли! Неужели на улице тесно? Лезете прямо на человека!
Высокий прохожий ничего не ответил. Он шел спокойной и твердой походкой, но он шел не так, как все.
У него в руках была палка. Он не дотрагивался ею до стен домов и не держал ее перед собой, вытянув руку, но он шел не так, как все.
Тротуар немножко сворачивал налево, потому что угол дома выдавался в этом месте на улицу.
Высокий прохожий повернул налево и обошел этот выступ, не дотрагиваясь до него ни рукой, ни палкой… Но он шел не так, как все!
Из широких, распахнутых ворот вытекал медленный мутный ручей. Его не было здесь утром это спустили во дворе большую лужу.
Другие люди обходили это место, сворачивали на мостовую и там перешагивали через ручей.
Высокий прохожий шел прямо, неторопливо и уверенно, не сворачивая никуда.
Алеша побежал к нему так, как не бегал никогда в жизни. Он не думал больше ни о весне, ни о мороженом.
Он знал одно: будет ужасно, если этот человек попадет ногой в лужу.
Задыхаясь, Алеша дотронулся до его руки:
— Осторожно, здесь лужа! Надо обойти! Пойдемте вместе, я иду в ту же сторону.
Он взял его под локоть. Алеша делал три шага, когда его спутник делал только один. Потом Алеше удалось делать два шага, и они пошли ровнее.
Сейчас нужно сказать… Поскорее… сию минуту…
Что сказать?
Я скажу: «Вы уж на меня не сердитесь, пожалуйста, ведь я не видел, что вы…»
Нет, так нельзя!
Я скажу: «Вы уж извините меня, вы подошли сзади, я не знал, что вы…»
Нет, лучше сказать: «Мне очень-очень неприятно, что так вышло, ведь я…»
«Неприятно!»
Алеша вертел и переворачивал у себя в голове тяжелые, неуклюжие слова.
Нет, я скажу так…
Его спутник остановился, мягко высвободил свою руку, провел большой, широкой ладонью по волосам Алеши:
— Спасибо, дружок!
Он легко дотронулся до двери пальцами левой руки, а правой безошибочно вложил ключ в щель замка. Дверь открылась и закрылась опять.
Алеша остался один. Алеша ничего не успел сказать. Он стоял и смотрел…
Все так же плыли по синему небу взбитые сливки облаков. Так же сияли в зеленой траве желтые солнышки одуванчиков. Все было такое же, и все было по-другому.
Журчание воды послышалось у него под ногами. Алеша нагнулся.
Это был тот самый ручей; он вытекал из ворот и теперь догнал Алешу. Алеша прислушался к этому звуку и подумал, утешая себя: «Они очень хорошо слышат. Конечно, он узнал меня по голосу и сам все понял!»