А после целых два дня мама и Муми-тролль вытаскивали водоросли из сетей.
Дождь зарядил снова. Пятна на потолке стали намного больше. «Буль-буль-буль» — падали капли в маленькую кастрюлю и «плюх-плюх-плюх» — в большую. Папа сидел в башне маяка и с отвращением смотрел на разбитое стекло. Чем больше он думал об этом стекле, тем больше ему изменяла фантазия. Надо бы укрепить стекла гвоздями снаружи или паклей и клеем изнутри. Это было предложение Муми-мамы.
Папа окончательно устал и лег на пол. Зеленое оконное стекло стало ярким красочным пятном, красивым пятном изумрудного цвета. Он почувствовал себя лучше, и чуть погодя в голову ему пришла совершенно оригинальная мысль. А что, если вырезать полосу мешковины и намазать ее клеем. А потом разбить зеленое стекло на массу изумрудиков и вдавить их в клей. Папа сел на полу. Идея его заинтересовала.
В промежутки между драгоценными камнями можно насыпать мелкий белый песок, пока клей не высох. Нет, лучше рисовую крупу. Можно прилепить маленькие беленькие рисинки, как жемчуг, тысячи жемчужин. Получится пояс из жемчуга и изумрудов.
Папа поднялся на ноги и ударил по стеклу молотком. Он стукнул потихоньку. Большой кусок стекла упал на пол и разбился. Папа набрал в лапу целую пригоршню и стал ужасно терпеливо разбивать осколки на мелкие красивые равные кусочки.
К вечеру папа вылез через люк в потолке. Пояс был готов.
— Я примерил его на себя, — сказал он. — А потом отрезал кусочек. Тебе он должен быть впору.
Мама надела пояс через голову. Он скользнул на ее круглый животик и остановился как раз там, где ему положено быть.
— Подумать только! — воскликнула мама. — Такой красивой вещи у меня еще никогда не было!
От радости она даже посерьезнела.
— А мы-то не могли понять, для чего тебе понадобился рис! — крикнул Муми-тролль. — Ведь рис разбухает от воды… вот мы и решили, что ты хочешь как-то заклеить окна.
— Фантастика! — восхищенно сказала малышка Мю. — Просто невероятно красиво!
Она переставила таз на другое место, туда, где капли с потолка падали не «буль-буль-буль» и не «плюх-плюх-плюх», а «кап-кап-кап», и добавила:
— И рисовой каши у нас теперь больше не будет.
— Я очень толста в талии, — с упреком сказала мама. — Мы вполне можем есть овсянку-размазню.
Предложение об овсянке-размазне было встречено гробовым молчанием. И тут папа вдруг услышал «Тритонию» — мелодию капель, сочиненную специально для него. Он ее терпеть не мог.
— Дорогой, если выбирать между драгоценностью и рисовой кашей, — начала было мама, но папа прервал ее, спросив:
— Сколько мы съели?
— Довольно много, — ответила испуганно мама, — ты знаешь, морской воздух…
— А что-нибудь осталось? — продолжал папа.
Мама сделала неопределенный жест, который скорее всего означал: «овсянка», но одновременно: «Это не так важно».
Тут папа нашел единственный выход. Он снял со стены спиннинг и надел шляпу Смотрителя маяка. Так, в гордом молчании, он проявил свои лучшие качества.
Семья почтительно ждала, капли отрывались от потолка и падали.
— Пойду, пожалуй, попробую немного. В такую погоду щука ловится.
Северо-восточный ветер поутих, но уровень воды был по-прежнему высок. Дождь моросил без передышки, и горы были одного цвета с морем, мир стал непонятным и очень одиноким.
Папа удил рыбу в скальном озерце, по прозванию Черное Око. Не клюнуло ни разу. Никогда нельзя говорить о щуках, прежде чем их не поймаешь.
Разумеется, папе нравилось ловить рыбу, это нравится всем папам такого типа. Но он вовсе не любил возвращаться домой без рыбы. Спиннинг он получил в подарок на день рождения год назад — прекрасный подарок. Но иногда тот висел на крючке как-то по-особенному вызывающе.
Папа стоял и смотрел на черную воду, а Черное Око смотрело на него своим большим серьезным глазом. Он смотал леску, сунул погасшую трубку под завязку шляпы и отправился удить с подветренной стороны.
Здесь тоже могла ловиться щука. Пожалуй, размером помельче. Но надо же хоть что-нибудь принести домой.
У самой воды сидел Рыбак с удочкой.
— Хорошее здесь дно? — спросил папа.
— Нет, — ответил Рыбак.
Папа сел на камень и стал думать, с чего начать разговор. Он никогда не встречал такого неразговорчивого собеседника. Ему стало как-то не по себе.
— Зимой здесь немного неуютно, — попытался он снова, но, разумеется, не получил ответа и решил попробовать еще раз. — Но тогда все же вас было двое. А что за человек этот Смотритель маяка?
Рыбак пробормотал что-то невнятное и беспокойно заерзал на лодочной скамье.
— А что, он вообще разговорчивый человек? Рассказывал что-нибудь про себя?
— Все они разговорчивые, — ответил вдруг Рыбак. — Только и знают, что рассказывают о себе. Он всегда рассказывал о себе. Да только я слушал не очень-то внимательно и все позабыл.
— А как он уехал отсюда? Маяк погас до того, как он уехал, или после его отъезда?
Рыбак поднял одно плечо и вытащил леску. Крючок был пуст.
— Я забыл, — сказал Рыбак.
Папа сделал еще одну отчаянную попытку:
— А что он делал днями? Строил что-нибудь? Ставил сети?