о генеральной репетиции
Шла генеральная репетиция пьесы Муми-папы, и все лампы горели, хотя до вечера было далеко.
За обещание получить бесплатные билеты на премьеру бобры поставили театр на почти ровный киль, но сцена всё равно имела лёгкий наклон, и это пусть не сильно, но всё же давало себя знать.
Перед сценой висел занавес, красный и таинственный, перед ним покачивалась на волнах маленькая флотилия лодок с любопытствующими. Они ждали уже с восхода солнца и захватили с собой обед, ведь генеральные репетиции всегда тянутся бесконечно долго.
— Мама, а что это такое — генеральная репетиция? — спросил один ежонок в одной из лодок.
— Это когда тренируются в самый последний раз, чтобы быть в полной уверенности, что всё сделано так, как надо, — объяснила ежиха. — Завтра будут играть пьесу по-настоящему, и тогда нужно будет платить за просмотр. А сегодня просмотр бесплатный, для бедняков вроде нас с тобой.
Но за занавесом отнюдь не были уверены в том, что всё сделано так, как надо. Муми-папа сидел и переписывал пьесу.
Миса плакала.
— Мы же сказали, что хотим умереть в конце обе! — заявила дочь Мимлы. — Почему только её должен съесть лев? Невесты льва, сказали мы. Помнишь?
— Хорошо, хорошо, — нервничая, отозвался Муми-папа. — Лев съест тебя, потом Мису. Только не мешайте мне, я стараюсь выдерживать гекзаметр!
— А как обстоит дело с родством? — озабоченно спросила Муми-мама. — Вчера дочь Мимлы была замужем за твоим отлучившимся сыном. А теперь за ним замужем Миса, а я её мама? А дочь Мимлы незамужняя?
— Я не хочу быть незамужней, — быстро вставила дочь Мимлы.
— Они должны быть сёстрами! — в отчаянии воскликнул Муми-папа. — Стало быть, дочь Мимлы твоя невестка. То бишь моя невестка. То бишь твоя тётка.
— Так не пойдёт, — сказал Хомса. — Если Муми-мама — твоя жена, то твоя невестка не может быть её тёткой.
— А не всё равно! — сказал Муми-папа. — Не получается пьесы!
— Не волнуйтесь, — сказала Эмма с удивительным пониманием. — Всё устроится. В конце концов публика ходит в театр не для того, чтобы что-то уразуметь.
— Эмуля, дорогая, — сказала Муми-мама. — Платье для меня слишком тесное… Всё время лопается на спине.
— Запомните, — сказала Эмма с полным ртом английских булавок, — не следует радоваться, когда она войдёт и скажет, что её сын осквернил свою душу ложью!
— Хорошо, обещаю быть унылой, — сказала Муми-мама.
Миса читала свою роль. Внезапно она отбросила бумагу и крикнула:
— Это слишком весело! Это мне вовсе не подходит!
— Тихо, Миса, — строго сказала Эмма. — Начинаем. Освещение готово?
Хомса зажёг жёлтый прожектор.
— Красный! Красный! — крикнула дочь Мимлы. — Мой выход — при красном свете! Почему он все время даёт не тот свет?
— Все так делают, — хладнокровно заметила Эмма. — Вы готовы?
— Я не знаю своей роли, — пробормотал Муми-папа в полнейшей панике. — Я не помню ни единого слова!
Эмма похлопала его по плечу…
— Это тоже так полагается, — сказала она. — все в точности так, как и должно быть на генеральной репетиции.
Она три раза топнула в пол сцены, и снаружи у лодок наступила полная тишина. С радостной дрожью во всем своём старом теле она подняла занавес.
Удивлённый шёпот донёсся со стороны малочисленных зрителей.
Большинство из них никогда прежде не бывали в театре.
Они увидели скалистый пейзаж при красном освещении. Чуть правее зеркального шкафа (который был задрапирован чёрным покрывалом) сидела дочь Мимлы в тюлевой юбке и с венком из бумажных цветов на узле волос.
Некоторое время она с интересом смотрела на зрителей внизу у рампы, потом начала непринуждённой скороговоркой:
Ночью умру я. Невинность моя
вопиет громко к небу.
В кровь обратилося море и в пепел —
весенняя зелень.
Юности свежесть мой лик источает,
как роза, прекрасен.
Страшной, жестокою смертью погибну
в суровой пустыне.
Тут из-за кулис вдруг послышался, певуче и звонко, голос Эммы:
Роковая ночь,
Роковая ночь,
Роковая ночь!