Таечкины сказки

Но вот настала весна, столь важная для моего развития. Поначалу мне было невдомёк, что она предназначена мне. Я слышал привычный писк, жужжание, гудение всех тех, кто проснулся после зимы и заспешил. Я видел, как набирает силу симметричный огород Хемульши и как тискают друг друга растения, что лезли из земли, — так много их было. Новые ветры пели по ночам. Всё пахло иначе. Всё пахло переменами. Я принюхивался, тянул носом воздух, ноги мои болели от роста, но мне по-прежнему было невдомёк, что всё это для меня.

Наконец, одним ветреным утром я очувствовался… да, прямо-таки взял и очувствовался. И тогда я напрямки спустился вниз к морю, которого Хемульша терпеть не могла и на которое, следовательно, наложила запрет.

Там меня ждало полное глубокого смысла переживание. Я впервые увидел себя во весь рост. Сверкающая льдина — это была штука побольше, чем зеркало в прихожей у Хемульши. По весеннему небу плыли облака.

Они пролетали мимо моих маленьких красивых, стоящих торчком ушей. Наконец-то я смог рассмотреть весь свой нос, крепкие, словно точёные, плечи и лапы. Вот лапы-то, собственно, и разочаровали меня слегка. У них был какой-то беспомощный, детский вид, и это смущало. Но, подумал я, со временем это наверняка пройдёт. Вне всякого сомнения, моя сила в голове. Что бы я ни делал, со мной никто не заскучает, никогда не буду я нагонять скуку на публику. У неё просто не будет времени рассматривать мои лапы. Как заворожённый, разглядывал я своё отражение. А чтобы получше разглядеть, лег животом на лёд.

И тут я исчез. Остался лишь зелёный мрак, он уходил всё дальше и дальше вглубь. Смутные тени шевелились в том необычном мире, что жил в тиши подо льдом. Тени эти словно бы угрожали и в то же время манили. У меня закружилась голова, мне показалось, что я падаю вниз! Прямо вниз, к неведомым теням…

Это была ужасная мысль, она явилась мне ещё раз: всё глубже и глубже… Прощай, жизнь! Лишь вниз, и вниз, и вниз…

Я страшно взволновался, встал и топнул ногой об лёд — испробовать, держит ли он. Лёд держал. Я пошёл прочь от берега посмотреть, держит ли лёд чуть подальше в море. Лед не выдержал.

Я внезапно очутился по уши в холодной зелёной воде и беспомощно затрепыхал лапами над грозной бездонной пучиной. А тем временем облака безмятежно, как ни в чем не бывало проплывали по небу.

А вдруг одна из этих грозных теней возьмёт и съест меня! Очень может статься, она принесёт к себе домой одно моё ухо и скажет своим детишкам: ешьте скорее, пока не остыло! Это настоящий муми-тролль, такое бывает не каждый день! А то ещё, может статься, моё тело с трагическим пучком водорослей за ухом прибьёт к берегу, и Хемульша заплачет и раскается и скажет всем своим знакомым: «Ах, это был такой необыкновенный муми-тролль! Какая жалость, что я вовремя не поняла его…»

Я дошёл в мыслях до своих похорон, как вдруг почувствовал: кто-то осторожно схватил меня за хвост. Каждый, у кого есть хвост, знает, как приходится трястись над этим особливым украшением и как мгновенно приходится реагировать, когда тебе грозит опасность или что-нибудь оскорбительное. Я бросил свои захватывающие фантазии и преисполнился силы, жажды деятельности. Я решительно взобрался снова на лёд и пополз к берегу. Там я сказал себе: вот ты и пережил Приключение. Первое Приключение в своей жизни. Теперь уж мне никак нельзя оставаться у Хемульши. Беру собственную судьбу в собственные лапы!

Я зяб целый день, но никто не спросил меня почему. Это укрепило меня в моём решении. В сумерках я разорвал свою простыню на длинные лоскуты и свил из них канат. Один его конец привязал к оконному косяку. Найдёныши-тихони смотрели на мои приготовления, но не сказали ни слова, и это задевало меня за живое. После вечернего чая я с великим тщанием написал прощальное письмо. Простое, но преисполненное достоинства письмо. В нём значилось:

 

«Самая лучшая из хемульш!

Я знаю: меня ждут великие дела, а муми-жизнь коротка. Вот почему я оставляю ваш дом, прощайте! Не беспокойтесь, я вернусь, увенчанный славой!

  1. S. Забираю с собой банку тыквенного пюре.

Привет, привет от муми-тролля, не такого, как все другие».

 

Жребий брошен! Ведомый звёздами моей судьбы, я пустился в путь без малейшего представления о том, какие замечательные приключения мне предстоят. Я был всего лишь юным муми-троллем, печально бредущим по пескам и вздыхающим в горных ущельях, меж тем как ужасные ночные звуки усугубляли моё одиночество.

 

Когда Муми-папа достиг этого места в своих мемуарах, мысли о злосчастном детстве так расстроили его, что он вынужден был сделать передышку. Он навинтил колпачок на авторучку и подошёл к окну. В Муми-доле царила мёртвая тишина.

Лишь ночной северный ветер шуршал в саду да верёвочная лестница Муми-тролля колотилась о стену Муми-дома.

«Я мог бы и сейчас совершить побег, — подумал Муми-папа. — Что до моего возраста, тут фактически и говорить-то не о чем».

Он хихикнул про себя, просунул ноги в окно и притянул к себе верёвочную лестницу.

— Эй, папа, — сказал Муми-тролль, стоявший возле окна. — Что ты задумал?

— Гимнастика, сын мой, — ответил Муми-папа. — Это полезно! Шаг вниз, два вверх, один вниз, два вверх. Полезно для мускулов.

— Только смотри не грохнись, — сказал Муми-тролль. — Как подвигаются мемуары?

— Отлично, — ответил Муми-папа и перебросил свои трясущиеся ноги через подоконник. — Я совсем недавно сбежал. Хемульша в слезах. Колоссально трогательный эпизод.

— Когда ты прочтёшь его нам? — спросил Муми-тролль.

— Скоро. Как только доберусь до лодки, — сказал Муми-папа. — Будет ужасно приятно прочесть то, что сам написал.

— Ещё бы, — зевая, сказал Муми-тролль. — Ну пока.

— Пока, пока, — сказал Муми-папа и отвинтил колпачок авторучки.

Так-так. На чём же это я остановился… Ах, да, я совершил побег, а утром… Нет, про то будет дальше. Сейчас я должен описать ночь побега.

Всю ночь я шагал по незнакомой мрачной местности. Мне было так жалко себя! Я не смел остановиться, не смел глазеть по сторонам. Кто знает, что может вдруг оказаться во мраке! Я пробовал петь «Как нехемульск этот мир» — утренний марш найдёнышей, но голос мой дрожал и только нагонял на меня страх. Ночь была сплошной туман, густой, как овсяный суп на молоке, которым пичкала нас Хемульша; ночь стлалась над вересковой пустошью и превращала кусты и камни в бесформенных зверей, они выплывали мне навстречу, тянулись ко мне лапами… О, как мне было жалко себя!