Опасная поездка по Нилу. Мюнхгаузен несколько недель живет на миндальном дереве, бьется об заклад с султаном, выигрывает заклад и вместе с ним — сокровищницу султана. Раскаяние султана и тщетная погоня за Мюнхгаузеном.
— В Каире я ни с кем не обмолвился ни словом о задуманной мной поездке по Нилу, о которой я упомянул в последний раз, господа, друзья и товарищи, иначе меня, наверное, предупредили бы о том, что в это время ежегодно Нил, разливаясь, выходит из берегов. Нанятые лодочники, убедившись лишь в том, что взятой провизии хватит нам всем надолго, также ничего не сказали о стихии. Мы тронулись в путь, и несколько дней все шло прекрасно.
На четвертый или пятый день я заметил, что воды Нила приняли странный красноватый цвет и стали выступать из берегов.
Спустя еще один день Нил настолько вздулся, что не успело солнце закатиться, как вода залила землю и справа, и слева от нас на целые мили… Часом позже наша барка наскочила на какой-то предмет, который мы приняли в темноте за плетень или фашину. Мы засели основательно и решили спокойно ждать до следующего утра. На рассвете мы увидели, что окружены совершенно спелыми миндальными превосходными орехами, которых оказалось невероятное количество, и это представляло немалую удачу для нас.
Брошенный лот показал, что мы находились более чем на шестьдесят футов над землей и не могли двинуться ни вперед, ни назад. Спустя несколько часов поднялся сильный ветер, опрокинувший нашу барку на бок, причем она зачерпнула воды и затонула со всеми припасами.
Счастье еще, что у нас был миндаль, не давший нам умереть голодной смертью, и что все мы — а нас было восемь мужчин и два мальчика — могли спастись на ветвях деревьев, где нам пришлось просидеть пять с половиной недель, пока вода не спала настолько, что мы увидели наконец под нашим деревом землю, покрытую илом, и нашу барку, находившуюся на расстоянии около двухсот саженей от того места, где она затонула. Мы с радостными возгласами спустились с дерева и по скользкому илу добрались до барки. Некоторые продукты были совершенно испорчены водой, но часть запасов сохранилась довольно хорошо, и наскоро приготовленный обед показался нам необыкновенно вкусным после нескольких недель питания одним миндалем. По нашему расчету, нас угнало на сто семьдесят три мили от ближайшего жилья.
Когда мы добрались наконец, после долгого путешествия пешком, до берега Нила, который уже вошел в свое обыкновенное русло, мы получили от одного бея другую барку и дней через шесть прибыли в Александрию, откуда тотчас же отплыли в Константинополь. Мне стоило очень большого труда заставить наших лодочников принять, кроме стоимости погибшей барки, еще денежный подарок: они считали себя совершенно осчастливленными тем, что просидели целых шесть недель на одном дереве со славным Мюнхгаузеном и питались, как и я, миндалем… Вот как много значит даже в чужих странах носить знаменитое имя…
Вы, конечно, не будете изумлены, друзья и товарищи, если я вам скажу, что, блестяще выполнив данное мне поручение в Египте, я попал в еще большую милость у султана, чем прежде.
Если вам придется, к примеру, встретиться на Лейпцигской ярмарке с настоящим мусульманином (большая часть их — поддельные, так называемые белые арапы), то можете испытать его: попробуйте только спросить его о господине Мюнхгаузене, и если он — настоящий, то непременно расскажет вам подробно о моей дружбе с султаном, потому что об этом известно во всей Турции.
Его высочество положительно не мог обходиться без меня; я каждый день должен был с ним обедать и ужинать и охотно сознаюсь, что из всех монархов самые утонченные и изысканные блюда я отведал лишь у турецкого султана. Разумеется, я говорю только о кушаньях, потому что вино, как вам известно, запрещено поклонникам Магомета. Поэтому за парадными турецкими обедами вино никогда не подается. Зато после этого его высочество ждала обыкновенно в кабинете бутылочка отменного хорошего напитка, и он, удаляясь в свои апартаменты, часто приглашал меня дружеским жестом следовать за ним.
Однажды, когда я шел с ним по такому приглашению, султан шепнул мне:
— Мюнхгаузен, сегодня мы отведаем что-то бесподобное! Я знаю, вы, христиане, понимаете толк в винах, и прошу вас сказать мне по совести, какого вы мнения о нем. Это последняя бутылочка токайского, которое я получил в подарок от одного венгерского магната. Ну, как вам нравится винцо? Ага?
— Да, ваше высочество, — сказал я, — это недурной сорт… действительно! Однако…
— Стойте, стойте, Мюнхгаузен! Не хвастайте! Или вы в самом деле хотите сказать, что пивали когда-нибудь вино лучше этого?
— Ваше высочество, мне не нужно уверять вас, что правда для меня дороже всего на свете, и потому я прошу смилостивиться, если я скажу, что в Вене, у покойного императора Карла Шестого, выпил не одну бутылку такого токайского, сравнительно с которым это вино кажется самой обыкновенной кислятиной.
— Ого, любезнейший! Это — настоящее токайское!
— Да, ваше высочество! Но так называемое токайское и настоящее токайское — это большая разница! Не желает ли ваше высочество побиться об заклад? Я берусь через час доставить прямо из императорского погреба бутылку токайского, которое понравится вам несравненно больше.