Тогда Балкис, красавица султанша, любимая жена Сулеймана-Бен-Дауда, прежняя правительница Савская, пришедшая через золотоносные реки юга из пустыни Цинна к башням Зимоабве, Балкис, почти такая же мудрая, как мудрейший в мире султан Сулейман-Бен-Дауд, ответила:
— Все это пустяки, о султанши. Мотылек пожаловался на свою жену, которая с ним ссорилась, и наш повелитель Сулейман-Бен-Дауд пожелал преподать ей урок смирения и послушания, потому что то и другое считается добродетелью среди жен мотыльков.
Ей ответила дочь фараона, султанша Египта, сказав:
— Я не верю, чтобы можно было поднять наш дворец, как маленькую поросль, ради ничтожного насекомого. Нет, конечно, Сулейман-Бен-Дауд умер. Раздались страшные звуки и замелькали страшные картины, потому что земля загремела и свет померк от известия о его кончине.
Балкис поманила рукой эту гордую султаншу, не глядя на нее, и сказала ей и всем остальным женам Сулеймана:
— Пойдите и посмотрите.
Они спустились с мраморной лестницы по-прежнему по сто в ряд и увидели, что под камфарным деревом сидит премудрый султан Сулейман-Бен-Дауд, все еще не оправившийся от слабости после припадка смеха; что он покачивается взад и вперед и что на каждой его руке сидит по бабочке; султанши также услышали, как он говорил:
— О, жена моего братика, летающего в воздухе, теперь после всего, что случилось, помни: во всем угождай своему мужу, чтобы он снова не вздумал топнуть ногой; он сказал, что привык к этому великому волшебству, и сам он великий волшебник, колдун, который может унести дворец Сулеймана-Бен-Дауда. Летите с миром, мои крошки! — Он поцеловал крылышки мотылька и бабочки, и они улетели.
Тогда все султанши, кроме Балкис, прекрасной и великолепной Балкис, которая стояла в сторонке и улыбалась, пали ниц, сказав:
— Если ради мотылька, недовольного своей женой, совершаются такие чудеса, что же будет с нами, рассердившими нашего султана своими вечными ссорами, криком и недовольством!
Потом они поднялись, опустили на лица покрывала, прижали руки к губам и тихо, как мышки, на цыпочках двинулись к дворцу.
А Балкис, прекрасная и восхитительная Балкис, прошла между красными лилиями в тень камфарного дерева, положила свою белую руку на плечо Сулеймана-Бен-Дауда и сказала:
— О мой господин и сокровище души моей! Радуйся, мы преподали великий и памятный урок султаншам Египта, Эфиопии, Абиссинии, Персии, Индии и Китая!
Сулейман-Бен-Дауд, все еще следивший взглядом за мотыльком и бабочкой, игравшими в луче солнца, ответил:
— О моя госпожа и драгоценность моего счастья, когда же это случилось? Ведь с той минуты, как я пришел в сад, я шутил с мотыльком. — И он рассказал Балкис все как было.
Балкис, нежная и прелестная Балкис, сказала:
— О мой повелитель и господин моей жизни, я пряталась за стволом камфарного дерева и все видела. Именно я посоветовала жене мотылька попросить его топнуть ногой, так как надеялась, что ради шутки мой повелитель сотворит великое волшебство и что султанши испугаются. — После этого Балкис рассказала Сулейману, что ей сказали султанши, что они видели и что думали.
Сулейман-Бен-Дауд поднялся со своего места и, протянув к ней руки, радостно сказал:
— О моя госпожа и сладость дней моих, знай, что, если бы я совершил волшебство, направленное против моих султанш, и действовал из тщеславия или гнева, как тогда, готовя пир для всех животных, я, вероятно, был бы посрамлен. Но ты своей мудростью заставила меня прибегнуть к волшебству ради шутки и на пользу маленькому мотыльку, и что же случилось? Мое волшебство избавило меня от досады на моих несносных жен. Поэтому скажи мне, о госпожа и сердце моего сердца, что сделало тебя такой мудрой?
Балкис, великая султанша, прекрасная собой и статная, заглянула в глаза Сулеймана-Бен-Дауда, немного наклонила головку набок, точь-в-точь как это сделала маленькая бабочка, и сказала:
— Во-первых, о мой повелитель, моя горячая любовь к тебе; во-вторых, о мой господин, знание женского сердца.
После этого они пошли во дворец и с тех пор жили счастливо.
Но, скажи, моя милая деточка, разве не умно поступила султанша Балкис?