После болезни мы сшили Кинули новый ошейник, и я решила выйти с ней погулять. Я боялась, что после такого большого перерыва она будет слишком пуглива. Но оттого ли, что Кинули выросла и люди ей не казались такими большими, или оттого, что повзрослела, только держалась она на редкость спокойно и шла по улице не хуже Пери.
Зашла я с ней во двор. Встретили там Кинули не как обычно: боязливо тянулись к ней руки отдельных храбрецов, а мамаши, подхватив малышей, отбегали в сторону. С улицы в наш маленький садик за нами пришли любопытные. Расспрашивали про Кинули ребят, жильцов дома. В публике слышались отдельные возгласы удивления и даже зависти к управдому, что он имеет такого «жильца».
А «жилец» и на самом деле сильно вырос и изменился. Морда у Кинули вытянулась, стала как у взрослой. Отросшие усы придавали ей другое выражение, и только две маленькие родинки да маленькое пятнышко на носу напоминали прежнюю Кинули. Даже странно было смотреть: неужели это та самая крошка, которая почти вся умещалась на ладони! А «крошка» перегнала в росте Пери, едва пролезала под столом и уже не помещалась в кресле.
Несмотря на рост, привычки у неё остались прежние. Так же бурно, как и маленьким котёнком, бросалась она мне навстречу, прыгала, ласкалась. Разница была только в том, что я заранее прислонялась к стене, иначе от ласк такого «котёночка» можно было свалиться на пол. Очень осторожно играла Кинули с моей рукой: забирала всю в пасть, лизала, и не было случая, чтобы она сделала мне больно. Если же иногда слишком увлекалась, то стоило мне чуть повысить голос, как сразу отпускала руку.
Кинули была на редкость чувствительна к интонациям. Бывало, натворит что-нибудь, разобьёт. Услышит Васины шаги — и под стол. Спрячется и ждёт, что дальше будет. Если Вася войдёт злой, начнёт браниться, она оставалась там, а если добрый, то бросалась к нему на грудь, ласкалась или ложилась и тёрлась головой об ноги. Она очень любила лежать, уткнувшись головой в мои или Васины ноги. Это была её самая любимая поза.
Вечером, когда все приходили с работы, мы устраивали в Васиной комнате настоящий цирк. По бокам ставили стулья, рассаживали знакомых. На столе, как на более безопасном месте, была ложа, галёрка впереди. В программу входило: «Лев, играющий в футбол», «Борьба, катание на кресле» и «Голова в пасти льва». Последний номер считался особо опасным. Исполнял его Вася. Вася ложился на пол, при этом, как и в цирке, замолкала музыка, а Кинули осторожно обнимала его лапами, лизала ему голову.
Это было гвоздём программы, имевшим всегда одинаковый успех. Вася поднимался, я включала радио, зрители шумно аплодировали, а Вася, кивая облизанной головой, ласково похлопывал Кинули.
Вася очень любил Кинули, и она платила ему тем же: вечно тёрлась о его ноги, ласкалась. Но случалось, что Вася её прогонял. Тогда Кинули обижалась и шла жаловаться на него мне: ложилась и как-то особенно протяжно мяукала.
Она жаловалась и Васе на меня, а если попадало от нас обоих, шла к Пери. За это Вася её прозвал сплетницей и даже нарочно обижал, чтобы Кинули лишний раз пожаловалась. Уж очень забавно у неё это получалось!
Умела Кинули и ругаться. Квакала, как лягушка, и сразу уходила на место. Приходилось просить прощения.
— Кинули, кошечка, я не буду, — упрашивал её Вася, а Кинули упрямилась, отворачивалась, но всё-таки в конце концов подходила.
Она была на редкость покладиста и ласкова. И мясо не станет есть, пока не приласкают. Зато к посторонним заметно изменилась. Стала огрызаться, а если поворачивались к ней спиной, то иногда кидалась. Правда, делала она это играя, любя. Начали её побаиваться и жильцы. Особенно после того, как Кинули опрокинула бабушку.
Случилось это совсем неожиданно даже для Кинули. Просто она не рассчитала свои силы. Старушка мыла пол, нагнулась. Кинули прыгнула, и вдруг бабушка упала. Впрочем, Кинули и сама испугалась, рявкнула да скорей в комнату.
Зато в другой раз Кинули нас выручила. Случилось это в мой выходной день. Дома оставались девочка Галя и я, остальные жильцы разошлись. Вдруг слышим — звонок. Галя открыла дверь. Вошёл мужчина лет сорока, с мешком. На наш вопрос, кого нужно, ответил, что пришёл по делу: морить клопов. Напрасно я доказывала, что клопов нет, что жильцы придут поздно, и просила уйти. Ничто не помогало. «Клопомор» уселся и решительно отказывался выйти. Я прямо не знала, что делать. Уйти, оставить его одного, нельзя, а стоять так весь день тоже невозможно.
Выручила Кинули. Вошла тихо, крадучись, увидела незнакомого ей человека и насторожённо замерла. Глаза хищника остро и внимательно остановились на лице незнакомца. Человек повернул голову и вдруг встретился с неподвижным, тяжёлым взглядом зверя. Кинули потянулась, замерла, на секунду сверкнули зубы полувзрослой львицы. «Клопомор» вздрогнул и сделал робкое движение к двери. Дверь была заперта.
— Вы не бойтесь, — ответила на его движение Галя, — это лев.
— Лев? Да что же вы меня не выпускаете? — вдруг закричал он.
Не дожидаясь ответа, он вырвал у меня ключ и, прыгая через ступеньки, бросился вниз.
Больше мы «клопомора» не видели.
Впрочем, после этого у нас был ещё один случай.
