Предметы расплывались, теряли форму, и мне усилием воли приходилось соединять их рассыпающиеся очертания и придавать им реальность.
Я знал, что приступ начнётся, когда шест, подпирающий верх палатки, задрожит, согнётся и выгнутой стороной будет приближаться ко мне.
И тогда все предметы выгнутся и вытянутся, как отражения в блестящих никелированных шарах.
Я слышал стук своих зубов и знал: когда всё кругом застучит зубами и мучительный вопрос, откуда у всех этих предметов зубы, до боли сдавит мой мозг, - это начинается приступ. Я всегда быстро поддавался его натиску, так как моё тело и воля были побеждены температурой и галлюцинациями.
Но теперь, когда я остался один, острое чувство страха заставляло бороться с наступающим приступом.
Страх был безотчётным, непонятным и поэтому ещё более жутким.
Я ощущал его физически. Казалось, он заполнял всё пространство вокруг.
Страх - остаться без памяти одному. И я боролся, боролся из последних сил.
И в тот момент, когда изломанный, рассыпающийся, стучащий мир должен был захлестнуть меня, я поборол его.
Внезапно всё стало на свои места и замерло в полной неподвижности.
Предчувствие чего-то необычного настолько поглотило меня, что я невольно забыл о болезни.
Я лежал в звенящей тишине и ждал.
Вдруг лёгкое шуршание раздалось у входа.
Не глядя, я понял, что это змея.
Она заползла прямо в палатку, шурша чешуёй, и замерла где-то внутри.
Я взглянул на пол: довольно большая кобра лежала, обвившись вокруг шеста и глядя на меня большими спокойными глазами.
Любоваться красивой змеей было слишком опасно. Следовало бы немедленно выдворить непрошеную гостью, пока не начался приступ. Не оставаться же рядом с коброй без сознания и в горячке.
На мои слабые крики змея не реагировала. Пробовал бросить в неё книгу, но не добросил. Тогда я решил снять ружьё, висевшее над кроватью.
Не меньше получаса ушло на то, чтобы сесть и столкнуть ружьё с гвоздя.
Наконец, больно ударив по ноге, двухстволка упала на раскладушку.
Закрыв глаза, я долго набирался сил. Затем взял патрон с крупной дробью и... не смог раскрыть ружьё, чтобы вставить его. Совсем обессилев, я почувствовал приближение приступа, и всё началось сначала.
Шест всё ближе и ближе. На нём змея. Её капюшон закрыл весь мир. Он окутывает меня мраком и холодом. Прямо в пустоте висят огромные, горящие, немигающие змеиные глаза.
Вижу её раздвоенный язык и ощущаю его липкую прохладу на своём лице.
Наконец всё закружилось, рассыпалось и потеряло форму.
Наступило забытьё. Очнувшись, я сразу же увидел змею. Она лежала на том же месте и спокойно спала.
Когда спустились сумерки, кобра уползла.
Я вспомнил, как мой товарищ боялся оставить меня одного, отправляясь за врачом в посёлок.
Знал бы он, какая у меня сиделка!
Ночью малярия оставляла меня на несколько часов. Но спать не хотелось. Я смотрел в темноту и думал, как неожиданно за три дня я превратился в человека, не способного ни работать, ни ходить, ни даже стоять.
Рядом с моей палаткой рыскали шакалы. Иногда они подходили совсем близко и пытались скрести когтями брезент.
Хоть я и не боялся шакалов, но было что-то неприятное в их наглом поведении.
Они никогда ещё не подходили так близко к нашему жилищу, а теперь, видно, почувствовали свою безнаказанность.
Они понимали, что я остался один. Настало право сильного, и сильным была стая шакалов.