Большой скалистый питон Каа переменил свою кожу в двухсотый раз, и Маугли, не забывавший, что он был обязан ему жизнью во время ночного дела там, в Холодных Логовищах (как вы, может быть, помните), пришел его поздравить. После перемены кожи, змея всегда бывает не в духе и чувствует уныние, пока ее новая одежда не станет блестящей и такой же красивой, как старая. Каа уже больше не смеялся над Маугли; он, как и все остальное население лесов, считал его господином джунглей и сообщал ему все известия. А понятно, питон такой величины слышал многое; Каа не знал только происходящего в Средних Джунглях, как выражаются звери, то есть жизни близ земли или под землей, жизни среди булыжников, в норках и в стволах деревьев — но это были такие незначительные события, что письменный рассказ о них уместился бы на самой крошечной из его чешуек.
В этот день Маугли сидел, окруженный огромными кольцами питона, и перебирал пальцами его пятнистую и прорванную старую кожу, которая лежала между камнями, образуя петли и извиваясь, словом, в таком виде, в котором питон сбросил ее. Каа очень любезно поддерживал широкие обнаженные плечи Маугли и, таким образом, юноша отдыхал в удобном живом кресле.
— Она совершенна, вполне совершенна; совершенны даже чешуйки, покрывающие глаза, — тихо произнес Маугли, играй старой кожей змеи. — Как странно, думается мне, видеть у своих ног покров со своей головы.
— Да, но у меня нет ног, — заметил Каа. — И так как сбрасывание кожи в обычаях всего моего племени, я не нахожу это странным. А разве твоя кожа никогда не делается старой и жесткой?
— В таких случаях я иду и купаюсь, Плоскоголовый; впрочем, в сильную жару я несколько раз желал без боли содрать с себя кожу и бегать по лесу без нее.
— Я и купаюсь, и снимаю кожу. Ну, какой вид у моей новой одежды?
Маугли провел рукой по коричневым ромбам на спине огромной змеи.
— У черепахи спина тверже, но не такая яркая, — произнес он тоном судьи. — Лягушка, моя тезка, ярче, но не такая твердая. Твоя кожа прекрасна на взгляд; пятна на ней напоминают пятнышки на лепестках лилии.
— Ей нужна вода. Новая кожа принимает настоящие оттенки только после первого купания. Выкупаемся!
— Я отнесу тебя, — сказал Маугли, со смехом наклонился, чтобы поднять среднюю часть огромного тела Каа, и обнял питона в том месте, где он был особенно толст. С таким же успехом человек мог стараться поднять двухфутовую водопроводную магистраль. Каа лежал неподвижно, спокойно отдуваясь и забавляясь при виде усилий Маугли. И началась их обычная вечерняя игра: юноша в полном расцвете молодости, питон в своем богатом новом наряде стали друг против друга для борьбы, для испытания верности глаза и силы. Понятно, если бы Каа не сдерживался, он мог бы раздавить дюжину Маугли, но он играл осторожно, не затрачивая и десятой доли своей мощи. С тех пор как Маугли достаточно окреп, чтобы выносить неосторожное обращение, Каа научил его этой игре, которая придавала телу юноши больше гибкости, чем что-либо другое. Иногда кольца Каа обвивали Маугли почти до самой шеи, и юноша силился высвободить одну свою руку, чтобы схватить огромную змею за горло, когда Каа ослаблял свое пожатие, Маугли старался своими быстрыми ногами сдавить его огромный хвост, который откидывался, чтобы нащупать скалу или пень. Они покачивались взад и вперед, голова к голове, каждый ожидая подходящего мгновения, потом красивая, точно иссеченная резцом скульптора группа таяла, исчезала в вихре черно-желтых колец, взметавшихся ног и рук и снова поднималась.
— Вот, вот, вот, — говорил Каа, нанося «фальшивые удары» головой с такой скоростью, что даже быстрая рука Маугли не могла их отбивать. — Смотри! Я попадаю сюда, Маленький Брат! Сюда и сюда! Разве твои руки онемели? Опять сюда!
Игра всегда кончалась одним и тем же образом: прямым сильным ударом головы питона, от которого юноша, переворачиваясь, далеко отлетал. Маугли никак не мог научиться спасаться от молниеносного нападения змеи и, по словам Каа, ему не стоило даже стараться.
— Хорошей охоты, — по обыкновению коротко прошипел Каа.
